В течение нескольких месяцев в социальных сетях «Прожито» мы делились с читателями занятными примерами из записной книжки, в которой собраны газетные объявления о смене фамилий и имен. Составитель книжки вклеивал в нее вырезки с объявлениями о перемене фамилий и имен, публиковавшимися в газетах в 1920–1930-е годы. Выбирая, видимо, наиболее колоритные примеры, он собрал целую коллекцию любопытных, курьезных, нелепых, смешных переименований.

Сама записная книжка атрибутирована в Архиве Европейского университета, где она хранится, как принадлежащая предположительно филологу Льву Успенскому. Интерес Льва Успенского к такой коллекции выглядит вполне естественно: его книга 1960 года «Ты и твое имя» (кажется, не настолько известная как «Слово о словах», вышедшая в 1954 году), изданная в «Детской литературе», была невероятно популярна. Филолог, писатель и — как теперь сказали бы — популяризатор науки, Успенский, конечно, собирал подобные материалы. Впрочем, был ли он составителем именно этой коллекции, доподлинно неизвестно. В Архив Европейского университета эта книжка попала вместе с другими материалами, переданными филологом, индологом Ярославом Владимировичем Васильковым (об одном эго-документе из фонда Я. В. Василькова в Архиве ЕУСПб мы уже рассказывали в блоге). Отвечая на наш вопрос о происхождении этой записной книжки, Ярослав Владимирович написал:

Я получил эту книжку от Никиты Владимировича Гурова, моего старшего друга и одного из учителей, дравидолога, специалиста по языку и литературе телугу, участника группы Ю. В. Кнорозова по дешифровке протоиндийской письменности. Он получил ее, в свою очередь от Льва Успенского, с которым много общался в молодые годы. Помню, я спрашивал Н. В. Гурова, был ли сам Успенский составителем этой коллекции вырезок. Кажется, он ответил, что, со слов Успенского, это был какой-то другой лингвист.

Эпиграфом к записной книжке служит отрывок из гоголевской «Женитьбы»:

Сюжет о смене имени/фамилии неоднократно встречается в художественной литературе в самых разных вариантах, но нас он интересует, конечно, именно в контексте эпохи. В марте 1918 года был опубликован разработанный комиссией Совета народных комиссаров декрет «О праве граждан изменять свои фамилии и прозвища». На страницах центральных и региональных правительственных газет стали появляться целые разделы, в которых публиковались извещения о перемене фамилии и/или имени — публикации таких извещений требовала процедура. Спустя два месяца после такой публикации человек, меняющий имя и/или фамилию, мог требовать внесения нового имени во все документы.

До 1918 года процедура смены фамилии была куда более трудной, так что новый феномен стал важной составляющей не только повседневной, но и культурной жизни Советского государства. Олег Лекманов в комментарии к стихотворению Николая Олейникова «Перемена фамилии» отмечает, что вычитывание смешных фамилий на последней странице «Известий» могло в интеллигентской среде быть семейной читательской практикой. Во всяком случае из комментария к стихотворению Олейникова известно, что импульсом для автора было «обнаруженное женой автора Л. А. Олейниковой объявление в газете о том, что „Иван Петрович Гнида меняет имя на Владимир“».

Пойду я в контору «Известий»,
Внесу восемнадцать рублей
И там навсегда распрощаюсь
С фамилией прежней моей.

Филолог О. А. Лекманов нашел это объявление и указал его источник (газета «Известия» от 14 ноября 1934 года). Это же объявление нашлось и в записной книжке с коллекцией вырезок о смене имен и фамилий. Впрочем, на самом деле это объявление выглядит менее абсурдно, хотя не менее смешно.

Владимир Дудинцев, в ставшем знаменитым в перестройку романе «Белые одежды», упоминает о практике смены фамилий в 1920–1930-е годы. Персонаж романа поэт Кеша Кондаков пишет стихотворение о раскулачивании:

Три с гривою да пять рогатых,
В овине сохнет урожай.
За этот сказочный достаток
Отца сослали за Можай,
А ты, его сынок-надежа,
Проклятье шлешь отцу вдогон,
Родную сбрасываешь кожу,
За новью пыжишься бегом.
Был Бревешков, а стал Красновым,
Был Прохором, теперь ты — Ким.
И спряталась твоя основа
За оформлением таким, —
Чтоб мы и думать не посмели,
Что ты — новейший мироед,
Когда увидим в личном деле
Краснова глянцевый портрет.

Забвение (или сокрытие) собственного прошлого — важная, но все же не единственная интенция при смене фамилий. Понятно, что обыкновенно меняли неблагозвучные или комичные фамилии. Лев Успенский в упомянутой уже книге «Ты и твое имя» так описывал одну из тенденций переименований в 1920–1930-е годы.

Чаще всего они выбирали для себя нестерпимо жеманные, сладкозвонкие звукосочетания, стараясь блеснуть приторной и пошловатой красивостью...

Стремились, кроме того, изменить слишком очевидно указывающие на этническую принадлежность, архаично звучащие или имеющие религиозные коннотации фамилии и имена (еврейские, татарские и т. п. имена и фамилии, поповские фамилии и пр.).

К практике смены фамилии/имени отсылает и известная записка Даниила Хармса «Хармс меняет свою фамилию на Чармс», которую он разослал зрителям перед концертом в филармонии, и, может быть, его забавная игра, о которой упоминает Алиса Порет: Хармс всякий раз менял кличку ее собаке Хокусавне (Хокусай), выбирая самые невероятные имена и наконец выдумав посложнее — Бранденбургский концерт:

Хармс просто ликовал и решил, что пора придумать имя посложнее «Бранденбургский концерт». Были вызваны Хокусай и Паша [домработница А. Порет. — Примеч. ред.], и им сказано Даниилом Ивановичем по всей форме, что бывшее имя отменяется и что с понедельника — новое. Собака завиляла хвостом и, как всегда, без споров подчинилась. Паша повторила чисто без запинки два раза «Бранденбургский концерт».

Вообще, кажется, литераторов этот феномен — неожиданно открывшаяся возможность изменить фамилию и/или имя — не оставлял равнодушными. Вспоминается тут и знаменитое из записной книжки Ильи Ильфа «Наконец-то! Какашкин меняет фамилию на Любимов», и его же раздраженное «Мазепа меняет фамилию на Сергей Грядущий. Глуп ты, Грядущий, вот что я тебе скажу»...

Некоторые предпочитали фамилии известных литературных персонажей, так появлялись новоиспеченные Онегины и Дубровские. В нашей записной книжке целая подборка «пушкинских» фамилий: одна из наиболее популярных — Ленский. Другой пример фамилий из «пушкинской» эпохи — Раевские.

Лев Успенский отмечал и особую комичную деталь в практиках смены имен и фамилий:

Были и совсем неожиданные чудаки: они требовали, чтобы их хорошее обыкновенное старое имя — Иван или Павел — как можно скорее сменили на Арнольд либо Эдуард; а вот против «звучной» фамилии ... они ничего не имели.

В записной книжке много подобных примеров, но с несколько иным механизмом — владельцы нетривиальных фамилий меняют не фамилию, а имя — иногда архаично звучащее или этнически окрашенное.

Ономастикон той или иной эпохи, конечно, всегда отражает моду, конъюнктуру. Источником для вдохновения при смене фамилий становились кумиры современности или реалии:

Немаловажная деталь: фамилии меняли целыми семьями. По декрету Совнаркома предписывалось в случае перемены фамилии менять фамилию несовершеннолетним детям и супругам.

Перелистывая эту маленькую книжку, можно сделать, наверное, и еще какие-то любопытные наблюдения или, как в случае со многими такого рода документами, отыскать неожиданные параллели (и какой тут простор и для архивных разысканий, и для сёрфинга в интернете!): вдруг наткнуться на упомянутую фамилию в списке номенклатурных работников Кировской области или прояснить целую «биографию». Вот перед нами неизвестный метатель молота Добрывечер, а вот Напольский Марианн Сергеевич, который, как в 1930–1940-х годы работал инженером в Народном комиссариате тяжелой промышленности СССР и Всесоюзном нефтяном научно-исследовательском институте, а в 1946 получил докторскую степень по экономике.

Материал подготовили: Арсений Моисеенко и Светлана Николаева

«И там навсегда распрощаюсь с фамилией прежней моей…»