«Прожито» продолжает цикл публикаций, посвященных культу оперного певца Сергея Лемешева в Советском Союзе. На этот раз мы подобрали цитаты из дневников 1937–1953 годов, авторы которых признаются в любви к оперным певцам или иронизируют над этим поклонением.

Сергей Яковлевич Лемешев. Фото с сайта «История России в фотографиях»

Кира Головко, 12 февраля 1937 года

Таня говорит, что зря я не написала письма Лемешеву. Может быть, она и права. Соблазн написать письмо был очень большой. Но боязнь быть униженной этим самым письмом, попасть в неудобное положение, остановила меня. Это, конечно, всё носило бы шуточный характер, но всё-таки мне было бы неприятно, если бы Лемешев мне не ответил или ответил насмешкой. Ах! Да и это, наверное, было бы ничего. Я и сама не знаю, почему не написала ему...

Всё к лучшему. Вдруг он бы ответил милым, любезным письмом, да я бы с ума стала сходить. Чем меньше увлечений пока, тем лучше. Придёт время, будут у меня знакомства артистические. А знакомства артистические несомненно интереснее всех остальных знакомств. Люди искусства — самые интересные, содержательные и вместе с тем в своём большинстве привыкшие быть весёлыми.

Елена Булгакова, 7 октября 1937 года

Вечером была с Женичкой моим на премьере «Травиаты» в филиале. Мелик чудесно дирижировал. Оформление Бориса Эрдмана понравилось. Поставлено по-старинке, впечатление, что без режиссера — такие давно знакомые мизансцены. Пели хорошо — Лемешев, Норцов, Барсова. Успех у публики громадный.
После спектакля около леонтьевской машины, где садились леонтьевские дамы и я, — собралась толпа, так как почему-то Евгения Григорьевна сказала: здесь поедет Козловский.
В это время к машине подошел М. А., задержавшийся в театре. Его обступили в темноте переулка: — Лемешев?! Козловский?!
М. А. сказал — нет, не Лемешев, — и сел в машину.
На машину навалилось столько народу, что стало страшно.

Кира Головко, 13 февраля 1938 года

Ах! Как славно Юлька надо мной подшутила! Изумительно! А я-то дура, дура! Вообразила-таки, что это письмо от Л[емешева]. Сколько мыслей в голове пролетело за эти несколько минут! Нет, нет, Юлька просто не понимает, как зло она подшутила, какую причинила боль. Я бы так не сделала!
Но я ей ничего не сказала, да и не сержусь: мне по делом — каково размечталась!
Но письмо (наше!) было хорошее, и если он ничего не ответит, то значит, он зазнавшийся фат и совершенно потерял обличие простого человека. Нет у него правил посылать карточки — напиши об этом.
Интересно, если я буду артисткой, как буду я реагировать на подобные письма. Неужели также?!

Кира Головко, 19 июня 1938 года

17-го были на концерте. Лемешева «обложили» цветами — 5 огромных корзин и бесконечные букеты из роз, лилий, пионов. Это было красиво. После окончания концерта толкались в толпе, которая мешала С[ергею].Я[ковлевичу]. сесть в автомобиль. Занятно! Ох, и злое было у него лицо, когда он сел в машину.
Хорошо он поёт романсы. Очень приятный голос, в душу проникающий. Манера петь тембр, изумительная дикция. Прекрасно подаёт мысль, чувство. Но почему только в романсах? Почему я не могу того же сказать о нём в ролях?
Говорят, он ещё молодой — 31 год. Я дала бы ему больше.
Елена Юльевна говорит, что он из совсем простой семьи. На сцене держит он себя прекрасно, одет изыскано. Но какая у него душа? На письмо он нам не ответил. Но по этому судить, конечно, смешно.
Ему одинаково удаются и грустные и весёлые романсы. Последние в его исполнении мне, пожалуй, больше нравятся, чем грустные: мне кажется, что он чуточку излишне сентиментален.
А всё-таки мне ужасно хотелось бы с ним познакомиться. У него приятные очертания рта. Славная улыбка. Некрасивый нос (напудренный). Довольно большой лоб со складкой горизонтальной посередине. Грустные, может быть даже нарочно грустные глаза, довольно большие, как Юлька говорит, лягушачьи. Какого они цвета — судить при электрическом освещении трудно.
Фигурка стройненькая, тоненькая, изящная. Руки холёные, красивые. Ногти — нет широкие, обыкновенные. Плавная, довольно быстрая походка.
Мне кажется, что шея выдаёт его возраст: под подбородком, когда он поёт, видны складки. Сколько ему действительно лет? Может быть, он пьёт? Умный ли он? Боюсь, что не очень.
А как он мне нравится!
Хочется вырасти поскорее, вырасти и в жизни, и на сцене. Иметь право говорить с ним, т.к. до простых смертных ему дела нет. А это нехорошо рисует его. Но, возможно, что всё так. И я буду такая???

Ирина Виноградская, 4 ноября 1938 года

Маленькая подробность: мы видели Ивана Семеновича Козловского, мимо него несколько раз проходили. Я определенно, хотя и не сумашедшая (а напротив очень смирная), но страстная его поклонница.

Сегодня я даже всю ночь его видела во сне и теперь жду чего-то потрясающего.

Элеонора Доброчаева, 20 марта 1941 года

Снилась ужасная чепуха: «Мы с мамой идем в больницу (у меня аппендицит и туберкулез вместе). Поехали Юрку, Бориса Богданова (7 „а“) и SOS (С. [нрзб]). Поздоровались и мы пошли дальше.
Потом продавали конфеты: имени Хромченко (певец), Лемешева и Козловского. Имени Хромченко конфеты были всего вкуснее». И все ужасная чепуха!

Лазарь Бронтман, 27 апреля 1943 года

В субботу в Москве началось оживление. В воскресенье — Пасха. В магазинах до этого продавали куличи (по талонам белого хлеба). И вот десятки тысяч людей решили идти в церковь. Большинство, видимо, из любопытства. Но кроме того, распространился слух, что в Кафедральном соборе на Елоховской площади будут петь Михайлов, Козловский и Лемешев. И туда ринулись все их поклонницы.

Ирина Никонова, 20 октября 1944 года

Концерт Лемешева. Кажется, первый открытый концерт за последние 6-7 лет. Разумеется, у входа в Консерваторию милиции целый полк. В зале все возбуждены. Все набито битком. В начале бренчал Коган, но вот вышел Он — и весь зал минут 5 хлопал. Был он во фраке с орденком и платочком в кармане. Вид у него был очень надутый

<...>

Около ворот консерватории творилось что-то дикое. Поперек трамвайной линии стояла машина, вокруг машины огромная толпа, занимающая всю мостовую. Трамвай не может проехать и отчаянно звенит. Потом вагоновожатый узнает, в чем дело, и успокаивается. Лемешев, прикладывая титанические усилия, влезает в машину. Шофер гудит и едет прямо на толпу. Машина берет полный ход, за ней под громкий хохот публики бегут три девицы и какой-то парень с длинными ногами. Божественно!!!

Мария Добрынина, 1 апреля 1948 года

Передо мной альбом с артистами. Я всё увлекаюсь [с. 40 ] Р 1030949 этой коллекцией. Скоро год как вспыхнула страсть к этой затее. На первой странице тот, кто больше всего мне нравится: Козловский. Он не интересный особенно на одной открытки, но на другой симпатичный. Зато голос чудесный.

Наталья Самойленко, 19 марта 1950 года

У одного из подъездов Большого театра стояла огромная толпа. Можно было подумать, что или муку дают или кого-то задавили. В центре толпы, действительно, виднелась зелёная машина. Но оказалось, что это просто ожидают выхода артистов.
Мы тоже немножко постояли. Я ровно не имела ничего против, чтобы сейчас из подъезда вышел какой-нибудь Лемешев; тогда я хоть посмотрю, каким может быть заслуженный артист республики. Но никто не вышел, да оно и понятно: разве мало в Большом театре всяких входов и выходов? И я бы на месте Лемешева поступила точно так же: я бы улизнула потихоньку через какой-нибудь боковой выход, покинув машину на произвол судьбы. Ничего ей не сделается, а меня могут растерзать тысячи поклонниц.
И на чорта лысого мне нужны артисты? Помнится, я даже считала унизительным для себя торчать у подъездов и никогда этого не делала. А теперь: куда это всё подевалось? Выдь Лемешев в это время из дверей, я бы, пожалуй, попросила бы у него автограф... А зачем мне этот автограф и зачем мне Лемешев?
Вот я и гляжу на себя со стороны: что это такое? Сидела девчонка в библиотеке; бросила вдруг девчонка все книги и пошла гулять. Видит — очередь стоит, артистов ждёт. Дай, и я стану. Ну, зачем, зачем? А завтра будет какая-нибудь гадость по литературе. А потом что? Злоба, проклятия учителям? Жизнь они мне заедают?
Ну, да. Всё так и будет. Это «глядение со стороны» ни черта мне не помогает, потому что я даже очень довольна тем, что я сегодня сделала. Я и в следующий раз непременно пойду на улицу Горького, а если встречу где-нибудь артиста или спортсмена, буду глазеть на него, независимо от того, нравится ему это или не нравится. Я-то, глядя «со стороны», не вижу ничего плохого. Зачем я глазею на артистов? Не знаю. Надо же мне на что-то глазеть. Надо же мне когда-то гулять. Я не виновата в том, что мне хочется гулять, и я буду гулять. А иначе чем же мне будет помянуть свою молодость? Эх, ничего я «со стороны» не вижу... Глупости всё это.

Ромэн Назиров, 28 мая 1953

Лемешев в Уфе. С ним прибыла и Кудрявцева, из Ленинграда, его жена. «Травиата», «Евгений Онегин», «Чио-Чио-сан»... Ему, говорят, 6.000 за выступление в опере, ей — 1.000 рублей (это за каждый спектакль). Недурственно. Всего он проведёт у нас 20 дней, если не ошибаюсь. Он Уфой доволен: «Единственный город, где у меня все пуговицы остаются целы». В Москве его буквально затравили поклонницы; группу этих безумных девчат там, говорят, даже судили. Впрочем, и у нас есть ненормальные. Шестнадцатилетняя девушка отправляется в театр с подругами. «Поздно ли вернёшься?» — спрашивает мать. (Девка идёт на Лемешева). «Что вы, мама, как я могу рано вернуться: ведь нам надо его в машину посадить». Но это было более-менее сносно, а в Москве эти поклонницы доводили его до бешенства, так что он говорил шофёру, садясь после спектакля в облепленный ими автомобиль: «Хоть бы ты задавил их парочку!» Здесь, у нас, он рискнул даже съездить на открытие ипподрома. Оказавшись рядом с семейством местного нашего начальства какого-то, Нигматжанова, тоже приехавшим на скачки, Лемешев заглянул под шляпку прелестной семилетней кокетки-нигматжаночки и изрёк: «Смерть молодым башкирам!» Он проиграл на скачках какой-то крупный заклад, а сегодня даже показался в полдень на ул. Ленина, возле Оперного театра. Я без очков, и, наверное, даже не заметил бы, если бы товарищ не толкнул меня, сказав: «Вон идёт Сергей Яковлевич!»

Выступает он с успехом. Говорят, не слишком толстый, скорее приятная полнота; замечательно играет, в роли Ленского так это юношески резво бегает по сцене, несмотря на свой 51-летний возраст. Певец он, конечно, классный, но верхние ноты берёт уж не так, как когда-то. (Кстати, если верить сплетням, его после войны освистали в Италии). Театралы, любители закулисных сплетен, говорят безапелляционно: «Лемешев уже не тот. Лемешев пропил свой голос». Дамы из первых рядов партера со сладострастной дрожью впиваются своими телескопами в длинный красноватый шрам на горле Лемешева: это резала спящего мужа его первая жена!!
Передают, смакуют, как Леокадия Масленникова, его предпоследняя жена, уехала на курорт и больше к нему не вернулась: «Ай, Баку, джэн Баку, ай, гюзель Баку!» — Ушла к Рашиду Бейбутову он выбрал за то, что она, во время его приезда в Ленинград, сумела выделиться из всех оперных див, разодевшихся с предельным шиком, скромной простотой одежды и причёски. Она и сейчас так же скромна.
Мелкие капризики знаменитого тенора: приходит фоторепортёр «Советской Башкирии», Червинский, но Лемешев отказывается вообще сниматься, т.к. он в тот день не в голосе и не в духе. Ему подносили у нас множество огромных букетов, целые кусты сирени, но и хорошие букеты ландышей — он высочайше разгневался на администрацию: «Прекратить эти веники!» Администрация приложила усилия — букеты были упразднены вообще, все.

«Сегодня я даже всю ночь его видела во сне и теперь жду чего-то потрясающего…»

Авторы дневников об оперных певцах и их почитателях