В детстве я любила слушать радио. Проводное у нас почему-то не работало, но была радиола, которая пластинки уже не проигрывала, зато ловила 3-ю программу. Ту самую, где новостей не было совсем, а передачи повторялись неисчислимое количество раз. Приходишь из школы, дома — никого, в Петропавловске-Камчатском — полночь, а по радио идет «Театр у микрофона». Все спектакли я знала почти наизусть: классические постановки МХАТа и Малого, авангардного «Мартина Идена» с Высоцким в заглавной роли, тончайшие спектакли Алексея Баталова по Толстому и Куприну. И когда на «Радио Арзамас» услышала лекцию об Александре Афиногенове, мне не надо было объяснять: кто это — его пьесу «Машенька» я хорошо помнила.

Лекции понравились. Минимальные поиски в интернете привели на сайт «Прожито». А потом я попала на Лабораторию (был такой доковидный формат, когда волонтеры одновременно работали каждый над своим фрагментом неизвестного дневника, а потом обсуждали прочитанное). На столе лежала общая тетрадь в коленкоровом переплете, купленная у букиниста. Это был второй, после моего, дневник, который я держала в руках. И вот, читая страницу за страницей, мы узнавали этого человека: старший таксатор Далматовского лесничества, бывший офицер эстонской армии, строгий глава семьи Клавдий Васильевич Попов. Так я стала волонтером, который помогает расшифровывать рукописные дневники «обыкновенных людей».

Дневник, о котором дальше пойдет речь, вел сначала подросток, потом юноша, который дал себе слово честно записывать все, что с ним происходило. Начавшись почти черновиком к сочинению на всем знакомую тему «Как я провел это лето», дневник очень скоро становится инструментом осмысления. Записи ведутся четыре года, с августа 1937 года по июль 1941-го, и заканчиваются школьным выпускным, ожиданием повестки и проводами любимой девушки в эвакуацию. Юра Беневольский погиб в 1944 году. Ему был 21 год. Перед отправкой на фронт он отдал тетради Сергею Михайловичу Вяземскому, отцу своей одноклассницы, с пожеланием дневник не читать до возвращения, а в случае гибели — распорядиться по своему усмотрению. В 1974 году Сергей Михайлович — известный ленинградский историк — все свое выдающееся собрание документов и автографов передал в Центральный государственный архив литературы и искусства. Дневник Беневольского был переплетен, получил свой инвентарный номер и место на полке архива.

Эти школьные тетради в 12 листов исписаны аккуратным, даже красивым почерком. Юра выбрал форму ведения: даты выделены красными чернилами, отчерчены широкие поля, которые он заполнял рисунками, сносками и фотографиями — и выдерживал ее до конца. Большинство фотографий были сделаны аппаратом, который Юра собрал сам. Он с увлечением занимался в фотокружке при Доме пионеров. В какой-то момент его пришлось оставить, так как, по мнению мамы, страдали уроки. Благодаря этим снимкам мы видим их домашнюю елку, маму за шитьем, Юриного друга, ледоход на Неве. Есть и профессиональные фотокарточки: одноклассники, артистки кино, сам Юра.

Страница из дневника Юры Беневольского с фотографией мамы (г. Балашов, лето 1938 г.)
Подпись в дневнике: «Мама шьет. Снято в палисаднике за обеденным столом»

Первая дневниковая запись датирована 30 августа 1937 года. Юра узнает, что его друг, Веня Аронвальд, во-первых, остается на второй год, и, во-вторых, ведет дневник.

— Дай посмотрю. Засмеялся: — Нет, смотреть можно только одному человеку!
— Кому-же?
— Мне. Ах вот как! У него есть свои тайны! Я ему что-то говорю о дружбе, начинаю врать о своем мнимом дневнике...

Вскоре подростки дают читать друг другу свои дневники. Дружба продлится до самой войны, становясь то тесней, то прохладней. Юра хорошо учится, и это видно не по отметкам (их он не приводит), а по тому, как растет его грамотность. Много читает. Но есть предмет, который дается ему с трудом — немецкий язык. В старших классах он увлечен героями Джека Лондона. Любит кино и мечтает стать кинооператором. А еще влюблен в заслуженную артистку республики Любовь Орлову: собирает ее фотографии и не пропускает ни одного фильма.

Рисунок Вени Аронвальда в дневнике Юры Беневольского. Декабрь 1937 г.

Много и домашних дел: маме помочь, распилить с отцом дрова. Вот только атмосфера в доме становится все более напряженной. Однажды Юра, зачитавшись, забыл купить хлеба.

Он кричал что я нарочно ему врежу́ и т. д. Наконец он приказал купить мне горячей булки. Я ушел. В одной булочной небыло булки. Я твердо решил, что вернусь домой и скажу, что горячей булки нет, если даже в следующей булочной будет свежий хлеб. Пришел и сказал. Отец сказал, что я нарочно не купил и он пойдет сам, а я обойдусь до завтра без чаю. Но через минуту сказал велел пойти купить булки, и что можно купить не горячей а свежей.

В другой раз отец не пустил Юру на премьеру фильма «Волга-Волга» под предлогом, что поздний вечер.

— Прогуляешься? Это по Невскому то, да в час ночи? Да там пьяные одни, да гулящие женщины! — говорил он уже с видимым раздражением. — Что я не знаю ночного Петербурга?!
— Это Ленинград! — возражал я.
— Да, днем! А ночью Петербург!!

Многое объясняет фраза, написанная Юрой ранее: «Когда приехал (вернее пришел) домой[,] Ната сообщила: А папа пьяный! — Это не новость, отец за последние дни часто пьет, и мне опротивел». Вскоре любое упоминание об отце исчезает. Теперь на Юре не только домашние заботы:

Сейчас я имею свои деньги. Я их самым настоящим образом заработал. Мама мне подыскала урок. И я теперь должен каждый 2-ой и 3-ий день шестидневки ездить и давать частные уроки одному шалопаю из 5-го класса. 1 час — 4 руб. Мама начинает относится ко мне как к юноше, а не ребенку старшего возраста. Я теперь довольно свободно могу уйти из дому в любое время.

Внимание и интерес Юры с экранных див переключается на сверстниц. Впервые осознанное желание он записывает латиницей, потом пытается исправлением некоторых букв сделать запись нечитаемой, но не зачеркивает ее.

Фрагмент страницы с записью от 10 сентября 1937 г.

Вот эта запись от 10 сентября 1937 г.:

Эта стройная высокая красивая 14-летняя девушка меня давно привлекает (Но она опутана грязной славой разврата). Мне почемуто вдруг захотелось посидеть с ней рядом, поговорить... [Почему-то захотелось ощутить {барахло} ее горячее {ну и чепуха буза} тело], но я даже с ней не поздоровался!

Отношение Юры к девушкам всегда было уважительное, хотя несколько отстраненное. Он переживал, что не умеет знакомиться, а завязавшиеся отношения поддерживает с трудом. Со своим новым другом, Кириллом Есиповичем, они составляют план по выработке характера: зарядка, обливание холодной водой и отказ от «приторных пустяков». Преодолев препоны, они записываются в секцию бокса. Но довольно быстро Юра перерастает эту дружбу.

Я любил Кирилла. Я заимствовал у него многое: смелость, невозмутимость, если бы не он я не занимался бы боксом, но дружить душа в душу(!?), помоему хватит. Надо заметить, что я знаю его настолько, что могу разобрать его по косточкам, в частности его храбрость (ради которой он употребляет всю свою волю) и саму волю, которую он с трудом держит за вожжи напрягая рассудок. У него довольно пошлый вкус. Он любит книги вроде «Тайна патера Брауна», и цыганские романсы. В настоящей музыке он ни чего не понимает и не любит её.

Как всякого подростка, Юру волнует самоидентификация.

А наш 9-ый класс очень интересный. Совершенно случайно (я об этом не подозревал) я узнал что в классе существуют две группы. Одна (главная) Коля, Яша, Витя, Лида, Ляля. Я бы с удовольствием бы вписался в нее... Другая Костя, Вова, Лина, Циля, Хана. Эта группа мне не нравится. Здесь одни умники. Узнал я об этом у Коли. Однажды когда мы шли домой из школы, он сказал мне об этом, а потом спросил хотел бы я с ними вместе собираться. Я, можно сказать, захлебнулся от счастья.

Утвердившись в новой компании, Юра с радостью разделяет их увлечение театром и музыкой. Они часто собираются у кого-нибудь и он подробно описывает обстановку, всегда отмечая домашний уют и чистоту. Зачастую Юра не может присоединиться к своим друзьям — ему надо зарабатывать занятиями с учеником, он не бросает бокс, а есть еще учеба и драмкружок.

Фото из дневника Юры Беневольского (Юра – второй слева). 1940 г.

Бóльшая и самая трепетная часть дневника посвящена первой любви — Ляле. Еще в начале девятого класса Юре очень нравилась другая девочка Марта. Как Ромео, пробравшийся во дворец Капулетти ради Розалины, и встретив Джульетту, восклицает: «Любил ли я хоть раз до этих пор? / О нет, то были ложные богини. / Я истинной красы не знал доныне», так Юра неожиданно для себя, «увидев» Лялю, пишет:

Люблю Лялю. Люблю, люблю, люблю!.. Я, по-моему, никого так не любил. Какая девушка!!!!!... Это, кажется, мой идеал. Я её так уважаю, как еще никого не уважал. Какая девушка! Такой ум, такая скромность!.. Любит ли она меня? Меня охватывает чуть ли не бешенство, когда я вижу с ней Виктора (мне в голову лезет глупейшая мысль) или еще кого. Иногда я ненавижу Левку. Одним словом я дурак, идиот, болван и... влюблен. Милая, милая девочка!..

Записки, которыми обменивались Юра и Ляля. Февраль 1941 г.

Невозможно не сказать о Лялиной семье. Придя за книгой, Юра был поражен атмосферой простоты и открытости, царившей в этом доме.

Я себя чувствовал немного неловко, застав всю семью в сборе, к тому же они <...> собирались обедать, и был удивлен такому вниманию. Быстро сняв перчатку я пожал руку [Лялиному отцу]. «Как фамилия то? Беневольский? Ага. Бене и вольский. А ты знаешь что значит твоя фамилия?» Я ответил, что мне переводили её по-разному и что обозначает она что-то хорошее. «Как так по-разному, „Бене“ — хорошо, а „вольский“ — желание, воля. Значит: Доброжелатель. Надо знать свою фамилию. Ты в одном классе с Лялей? Как она учится? Хорошо? Даже очень? Ну где же хорошо, когда посредственно. А ты как, отличник?» Он громким голосом быстро спрашивал, посмеиваясь, вероятно, беря меня «на пушку». Ляля заступилась за меня, сказав, что у нас нет отличников в классе. Её мама, оторвавшись от стола и взглянув приветливо на меня, спросила: «Это Юра Беневольский?» Я удивился: откуда меня знают? Она ответила, что слышала, обо мне говорили.

На страницах дневника решительного объяснения не происходит — летом 1941-го года Юра провожает Лялю и ее маму в Ярославль, сам ждет повестку — он поступил в Морскую школу Военно-Воздушных сил в Ейске. Последняя дневниковая запись датирована 21 июля 1941 г.:

Теперь одно осталось: письма. Да я буду писать тебе, Ляля! Буду писать обо всем. Я вижу в тебе верного друга, Ляля!
Разлука. Страшное, тоскливое слово. Сколько я перечувствовал! Как она мне дорога!..
До скорой встречи, милая, до скорой, счастливой встречи!!

Дневник такой чистоты и ясности не может не вызвать чувство глубокой сопричастности к судьбам его героев. На сайте «Подвиг народа» мною была найдена запись о том, что 12 сентября 1943 года начальник разведки 2 дивизиона 456 минометного полка лейтенант Беневольский Юрий Михайлович «за образцовое выполнение боевых заданий на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленными при этом доблесть и мужество» награжден орденом Красной Звезды. Из наградного листа видно, что к 1943 году Юра имел тяжелое ранение. В личной карточке указан год рождения (1921), но из дневниковых записей ясно, что родился Юра в 1923-м. Потом я установила дату и место гибели Юры. Он погиб 8 июля 1944 года и был похоронен в хуторе Лозовка Полоцкого района Витебской области, республика Беларусь. К счастью, его могила сохранена и за ней ухаживают.

Юра Беневольский. Фото из дневника. Апрель 1941 г.

Нам ничего не известно о его маме, кроме даты рождения (22 октября 1902 года) и вероятной профессии — педагог. К маме Юра относился тепло и, хотя в старших классах они очевидно отдалились друг от друга, мама все время присутствует в его жизни.
В дневнике есть фотография близкого друга, Вени, и его отца, которую сделал Юра. И вот в блокадном списке я нашла Игнатия Романовича Аронвальда, который жил по адресу, упоминаемому в дневнике как адрес Вени: «Аронвальд Игнатий Романович, 1885 г. р. Место проживания: Ленинград, пр. 25 Октября, д. 109, кв. 20. Дата смерти: 1942. Место захоронения: неизвестно. (Блокада, т. 2)».

Веня Аронвальд с отцом. Фото из дневника Юры Беневольского. Апрель 1938 г.

К сожалению, далеко не всех людей удалось распознать. В дневниковых записях встречается Ната, которая очевидно входит в ближний круг, но никаких определений (сестра, соседская девочка) Юра не давал. В списках эвакуированных из блокадного Ленинграда числится Беневольская Наталья Михайловна, 1928 г. р., 17-й Детский дом, ул. Лафонская, д. 3, эвакуирована 12 июля 1942 г. Получается, младшая сестра? На другом сайте находим, что детей из этого детского дома, в том числе Наталью Михайловну, эвакуировали в Красноярский край. Дальнейшую судьбу проследить не удалось.
И, конечно, мне очень хотелось как можно больше узнать о Ляле. Для начала надо было установить фамилию (в дневнике полное имя девушки не упоминалось). Попробовала через школу. Нашлось многое: история школы и учителей, старые фотографии, но не списки выпускников. Тогда вернулась к тексту. Ляля занималась в музыкальной школе и, как пишет Юра, балетом. Приглашение на Лялины именины (13 апреля 1941 года) Юра принял с радостью и волнением:

Замечательная семья! <> Отец — веселый, жизнерадостный. Он бу[х]галтер и еще работает в университете, очень образован[н]ый человек. Мать — удивительно милая. От них веет такой свежестью, жизнерадостью, они так приветливы и просты... Они всей семьей путешествовали с палаткой по Кавказу, были в Сочи. Это было лет 5 назад. Ляля рассказывала. Они вели семейный дневник. В нем писали все желающие. Там есть нетвердые записи девочек, есть и стихи, сочиненные по какому-нибудь случаю, и исписанные родителями страницы. Я читал шутливый стишек Сергея Михайловича (отца), который наз[ывается] «Гороховое сулеко». Он пишет, как утром он искал горох и чуть не опоздал на работу. Читал я и тревожную запись мамы; Ляля в то время лежала в больнице. Там оставил кто-то из родных или близких знакомых несколько строк. Написано там о том, что нужно учиться у семьи Вяземских веселью, жизнерадостности и какому-то умению жить. Остроумие, живость и милая оригинальность сквозит во всем.

Семья Вяземских! Как же я не увидела этого при первом чтении?! Надо сказать, что дневник Юры предваряла записка Сергея Михайловича:

Юра Беневольский симпатичный юноша, однокласник с моей дочерью Ольгой Вяземской, часто бывал у нас. От него веяло исключительной чистотой взглядов и порядочностью. Летом 1941 г., в день объявления войны, он был у нас на даче вместе со своими товарищами. Спустя два месяца Юру призвали в армию, он принес мне дневники свои и сказал: «Только Вам, Сергей Михайлович, я доверяю мои дневники, прошу их сохранить, и не читать. Но если я погибну на фронте, тогда прочитайте и можете использовать по своему усмотрению». Юра убит на фронте.
Дневники я давал читать писателю Н.Никитину в конце 1940-х годов.
9.10.74 Подпись [Вяземский]

Так все и сложилось. Конечно, Ольга Сергеевна Вяземская — это и есть Ляля! Очень скоро поиск в интернете привел меня к Евгении Павловне Симоновой — актрисе Театра им. В. Маяковского, дочери Ляли. На служебном входе театра я оставила записку. Когда-то Юра писал, как ему было просто и хорошо в доме у Вяземских. Так и я, спустя 80 лет, была покорена открытостью и теплотой, с которой меня, совершенно незнакомого человека, встретила Евгения Павловна. Она рассказала, что мама всю жизнь помнила свою первую любовь. И сына назвала в его честь. В честь Юры Беневольского.

Ляля (справа) с сестрой Таней. Фото из личного архива Евгении Симоновой

Запись от 15 июня 1940 года:

Жизнь! Эх жизнь!! Интересно всетаки ж! На танц-площадках проститутки и парни с грязными воротничками и баками, шарканье ног..., на широкой Неве — буксир, там тоже люди, бойцы, самоотверженно дравшиеся на фронтах, смелые и простые завоеватели Арктики, трусы и подлецы... Между всеми какая-то связь, взаимоотношение. Какая громада жизнь. Сколько мелких и больших конфликтов, а каждое живое хочет жить, да получше. Сильные — наверху, слабые — внизу. Каждый человек несет с собой клубочек. Один конец где-то привязан. Человек идет и распутывает. Такие жизненные пути-ниточки переплетаются, запутываются и... обрываются, когда сгниет ниточка, или свежая сильная нить натолкнется на слабую... Нет всего не охватить. Как представишь себе — голова кружится.
Мне часто ужасно хочется взять перо в руки и... писать. Но что? Так и тянет к перу и бумаге, мучительно тянет, но что(?), что писать?? А ведь мне тоже надо распутывать свою ниточку, да аккуратно и поинтересней!

Вторая и третья части эссе Елены Фефер в Журнале «Прожито»:

«Дело отца»

«Погружаясь в контекст».

Все иллюстрации в тексте – из дневника Ю. Беневольского (ЦГАЛИ СПб. Ф. Р-118. Оп. 1. Д. 308).

Дневник Юры Беневольского

Опыт прочтения одного дневника